Владимир Высоцкий и Михаил Шемякин в Музее изобразительных искусств им. А.С. Пушкина.
23.11.2011

— А они ведь чем-то похожи, — сказал мужчина лет шестидесяти, вместе со мной рассматривавший знаменитую фотографию Владимира Высоцкого и Михаила Шемякина. На них он глядел как на своих друзей, с кем вместе пили, сидели в психушке за неугодные мысли и исподтишка не верили в светлое будущее. Я же смотрел на них как родившийся в лихие 90-е и выросший в стране, где всё постсоветское: люди, культура, в конце концов, политика.

Эту фотографию двух друзей вынесли на афишу выставки «Иллюстрации Михаила Шемякина к песням Владимира Высоцкого», приуроченной к выходу книги художника о дружбе с Высоцким. В 60—80-е годы Высоцкий оставался своим и свободным: способным вживаться в чужую роль, оставаться собой и говорить за другого, совершенно отвернувшись при этом от официальной культуры. И этим искренним переживанием опыта другого он дорог и сейчас.

Говорят, что многие тексты, написанные как будто бы в простом народном вкусе, поддаются бесконечным обновляющим и углубляющим переосмыслениям и сейчас уже не кажутся такими уж простыми. Так произошло и с Владимиром Высоцким. Однако едва ли поэт удивился бы интерпретации своего друга Шемякина. В конце концов, Высоцкий считал, что лучшие свои стихи написал благодаря Шемякину. А знаменитый шемякинский памятник Петру I придумал Высоцкий. Памятник очень ценил Д.С. Лихачёв и хотел, чтобы его привезли в Россию. Быть может, и нет ничего у нас более глубокого, чем эта скульптура Петра, сидящего в неподвижной деспотической позе в том самом месте, где когда-то проходили казни.

Врачи «по-народному в пенсне», лечащие неугодных, миллионы репрессированных, становящихся лишь буквами, уходящими в дурную бесконечность, лицо Сталина, восходящее над землей вместо солнца, и распятая многострадальная Россия — 42 рисунка Шемякина, по числу прожитых Высоцким лет, похожи на сложное иероглифическое послание, оживающее в музыке поэта. Как и древнеегипетские иероглифы, это послание не только нам.

Вот в набат забили:
Или праздник, или —
Надвигается, как встарь,чума!
Заглушая лиру,
Звон идет по миру, —
Может быть, сошел звонарь с ума!

Шемякин отвечает столь же антиномически напряженным рисунком. И если в эскизе есть еще знаки, явно кричащие о революции и Гражданской войне, то в окончательной работе их почти нет. И сюжет превращается в метафизическую историю о русской жизни и русском безумии.

В рисунках Шемякина соединяются как бы два пласта, классический пушкинско-гоголевский и трагический советский, они проникают друг в друга, смешиваются, так что русская история предстает как один странный и страшный эксперимент.

Философ-эмигрант Николай Бахтин, размышляя об искусстве XX века, писал: «Человечество, женственное по своей сущности, ждет от искусства мужественного насилия; ему не нужны утонченные игры мечтательных кастратов». Высоцкий с Шемякиным поняли это так глубоко, как, может быть, никто другой.
............................................................